Отряд из сорока пяти бойцов, считая с самим Дженнаком, его телохранителями и проводником Арзой, быстро миновал посадки какао и углубился в джунгли, как бы опустившись на морское дно; здесь царил такой же зеленоватый полумрак, бурые, серые и красноватые древесные стволы казались подводными скалами, а лианы, переплетавшие их - непроходимой чащей водорослей. Но Тощий Арза - в самом деле тощий, словно койот в голодный месяц Бурь - уверенно разыскал тропу, прорубленную в густом подлеске, и вывел людей Дженнака к столетнему лесному великану, закованному в доспех из бугристой серой коры. Несокрушимый ствол железного дерева тянулся вверх на полсотни локтей и там выбрасывал мощные ветви, почти параллельные земле, усеянные большими темно-зелеными листьями; этот природный шатер был таким плотным, что свет не мог пробиться сквозь него, и под деревом выжил лишь белесый мягкий лишайник. Эта поросль казалась ковром, сотканным из мириадов грязных белых шерстинок, но тут и там ковер был разодран в клочья, и из-под него выпирали узловатые древесные корни, похожие на скрученных предсмертной конвульсией толстых гадюк. Арза остановился посреди этого застывшего змеиного гнезда, склонил голову к плечу и поднял дротик.
– Арахак видеть нас, - произнес он на кейтабе с ужасным акцентом. - Видеть, кричать. Вопить, как попугай с поджареный задница!
Усмехнувшись, Дженнак прислушался; и верно, птичьи трели и щебет, жужжание невидимых насекомых и визг резвившихся над головой обезьян временами перекрывались странными звуками, подобными стонам сигнальной раковины. Из полумрака прямо на него вылетела бабочка с крыльями в две ладони, метнулась вверх, сверкнув синевато-стальным тельцем, и исчезла в густой зеленой кроне. Примельнула стайка длиннохвостых рыжеватых обезьянок, за ними серой тенью промчалась лесная кошка - словно клочок тумана, унесенного ветром. Незримый горн простонал вновь.
– Думаешь, дикари? - спросил Дженнак.
– Мой не думать, господин, мой знать! Они на деревьях. Сидеть там, стеречь нас.
– Стрелять?
– Может, стрелять, может, нет. Лесной дух ведать!
Щуплый гуар пожал плечами. Как и все воины, он был в накидке, свисавшей до земли, в глухом шлеме и прочных сапогах. Эти доспехи предохраняли и от ядовитых колючек, и от укусов змей, но Арза тонул в них, как россомаха, натянувшая медвежью шкуру. Плащом он разжился у Ирассы, шлемом и сапогами - у Хрирда, а те были выше проводника на целую голову и вдвое шире в груди. Но, несмотря на свое неуклюжее одеяние, двигался Арза с поразительной быстротой.
– Пожалуй, арахак не стрелять, - сказал он. - Нас много, и все воин - высокий, крепкий, в толстый шкура. Зачем стрелять? Лучше не спешить, ждать, когда все воин утонуть в болото.
– Чего пугаешь, крысиные ребра? - буркнул Ирасса из-за плеча Дженнака. - Не видел я, что ли, болот в Бритайе? Видел, да не нашлось такого, в котором бы я потонул! Прежде сеннамова черепаха заберется на Священный Дуб и засвищет жаворонком!
Среди солдат послышались смешки. В эту экспедицию Дженнак отобрал людей молодых, легких на ногу, не полукровок-северян, а одиссарцев, прибывших в Бритайю два-три года назад и еще не успевших отвыкнуть от жаркого солнца и влажных теплых ветров Серанны. Здесь, на берегах Матери Вод, зной был куда мучительней, а душный воздух джунглей раскаленным клинком буравил глотку и терзал грудь жвалами огненных муравьев. Но воины терпели, обливаясь потом под кожаными шлемами и накидками. Вдобавок каждый тащил изрядный груз - щит, меч, копье либо самострел с запасом железных шипов, а также тюки с дарами для арахака.
Проводник Арза упер палец в грудь Ирассы.
– Твой - длинный язык, да короткий ум! Твой не знать, что в болото поселиться дух Камлу, дух-ягуар, с такой пасть, что твой стать мокрый, как увидеть! Камлу делать "ам!", и твой не остаться ни ребер, ни волосатый хвост на губе!
Ирасса с оскорбленным видом огладил свои усы и пробормотал:
– Сон пьяной свиньи твой Камлу! Нет никакого Камлу, есть великие боги Кино Раа и Куул, взрастивший Священный Дуб!
– Твой увидеть, - коротко ответствовал Арза и повернулся к Дженнаку. - Что велеть светлый господин? Поворачивать назад? Идти дальше?
– Дальше, - приказал Дженнак и, подозвав к себе таркола, командовавшего отрядом, распорядился вести людей Строем Змеи.
Они снова углубились в лес. Тропинка была неширокой, но воины шагали, как было велено, по-двое в ряд, прикрываясь щитами с обеих сторон. Тот, кто нес шит на левой руке, изготовился стрелять, а державшие щит в правой могли биться копьем либо мечом; их строй, скользивший сейчас между деревьев гигантской анакондой, мог за время пяти вздохов свернуться кольцом, ощетиниться стальными остриями, ударить подобно брошенной в полет стреле. Дженнак, однако, надеялся, что кровавых стычек не будет - по крайней мере, до болота. Временами перед ним мгновенной вспышкой мелькали картины близкого будущего, но он не видел ни трупов, ни сошедшихся в схватке бойцов; только зыбкий лесной полумрак, широкие спины шагавших впереди Уртшиги и Хрирда, телохранителей-сеннамитов, реющие над солдатскими шлемами перья да блеск копейных наконечников в редком солнечном луче.
Постепенно мысли его обратились к Бритайе и к людям, на коих оставил он свой удел. То были опытные мужи и чиновники, хранители законов, вожди полутысяч и флотские тидамы, а самым лучшим из них являлся Аттаха, последний из сыновей старого Кайатты, сахема сесинаба. Его Дженнак произвел в накомы, обязав держать совет с купцами и жрецами, дабы мудрость служителей кинара и трезвый разум людей торгового сословия умеряли воинственность полководца. В лондахском храме, еще не получившем названия, было всего трое ах-кинов из Принявших Обет и полтора десятка Странствующих - белая полоска на алом шилаке в сравнении с многотысячным воинством; но само это воинство уступало в двадцать или в тридцать раз земледельцам, ремесленникам и купцам, вывозившим в Серанну лошадей, коз и овец, шерстяные бритские ткани, дорогой металл и плоды, невиданные по другую сторону Бескрайних Вод. Все, к чему они прикасались, оборачивалось деньгами, превращалось в полновесные чейни Коатля и Одиссара и золотые арсоланские диски. На эти деньги поднимались города и крепости, строились корабли, снаряжались армии; брошенные в ниву предприимчивости, монеты всходили золотым маисом богатства.
Размышляя над этим, Дженнак все чаще вспоминал слова О'Каймора, пирата и морехода, разбойника и купца, имевшего смутное понятие о сетанне, но способного услыхать звон монет на расстоянии соколиного полета. Ты, милостивый господин, проживешь долгую жизнь, - говорил О'Каймор, - и ты увидишь, как серебро и золото завоюют весь мир. Деньги, светлый мой вождь, сильнее оружия и всех Святых Книг кинара, и придет день, когда ни один властитель в Эйпонне в том не усомнится. Ты доживешь, увидишь… Ибо ты - избранник богов!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});